Сначала краткая вводная. Хелсизм (healthism, от англ. health - здоровье) – неологизм, объединяющий разнообразные идеологические конструкты вокруг темы здоровья и медицины. Сам термин впервые появился в статье политического экономиста Роберта Кроуфорда (Robert Crawford) "Хелсизм и медикализация повседневной жизни" ("Healthism and the medicalization of everyday life") (1980). Широкую известность получил в 1994 году после выхода книги Петра Скрабанека (Petr Skrabanek) "Смерть гуманной медицины и расцвет принудительного хелсизма" ("The Death of Humane Medicine and the Rise of Coercive Healthism").

Собственно, ниже - очень субъективная цитатная выжимка из вышеупомянутой книги П.Скрабанека, с легким креном в сторону табакоборства – специально для тех, у кого трудности с английским и/или с восприятием действительности.

Есть, правда, подозрения, что многие высказывания гг. Скрабанека, Иллича и иже с ними покажутся современному homo curatus бредом сумасшедшего. Ну да это дело хозяйское.

"Petr Skrabanek. The Death of Humane Medicine and the Rise of Coercive Healthism" [Все болды – автора книги, все колеровки – автора материала.]

Дорог, ведущих к несвободе, множество. Указатели по одной из них украшены надписью "Здоровье для всех".

Идеология хелсизма, если брать западные демократии, возникла в США в 1970-х годах. [Журнал "Health Promotion International" датировал момент рождения парадигмы "распространения здоровья" 1975-м годом.] Вместе с тем, хелсизм был неотъемлемой частью тоталитарных идеологий нацисткой Германии и СССР. Первым, кто заговорил об опасностях хелсизма для западных демократий, был Иван Иллич.

Здоровые люди не думают о здоровье. Согласно одной из максим Ларошфуко, "стремление сохранить свое здоровье посредством чрезмерно строгого режима само по себе является нудным заболеванием". Погоня за здоровьем – симптом нездоровья. Когда эта погоня перестает быть личным устремлением и превращается в элемент государственной идеологии, она становится симптомом политической болезни.

Способами осуществления политики хелсизма являются: подмена медицинского образования пропагандой распространения здоровья; введение повального регулярного медицинского освидетельствования [кстати говоря, первый обязательный медицинский осмотр был введен в отношении проституток]; принуждение врачей общей практики, посредством финансовых стимулов, выступать в роли агентов государства; преподнесение политически коррумпированной хелсистcкой "науки" в качестве объективного знания; налогообложение товаров и услуг, отнесенных к "нездоровым"; вмешательство в процесс рекламы легальных продуктов; и принятие законов, являющихся "ничем иным как поспешным тяп-ляпом из сиюминутных интересов и слепых эмоций". (B de Jouvenel, Du pouvoir: Histoire naturelle de sa croissance, Geneva: Cheval Alle, 1945.)

Крайние виды хелсизма обеспечивают оправдание расизма, сегрегации, евгенистического контроля, поскольку "здоровый" становится синонимом патриотического, чистого, "нездоровый" же – синонимом чужого, испорченного. В ослабленной версии хелсизма, наблюдающейся в западных демократиях, государство в вопросах здоровья выходит за рамки образования и информирования, начиная использовать пропаганду и различные виды принуждения для установления норм "здорового образа жизни" для всех.

Человеческое поведение начинает делиться на одобряемое и неодобряемое, здоровое и нездоровое, предписываемое и запрещенное, ответственное и безответственное. Безответственное поведение включает в себя занятия, помеченные моралистами как "греховные", как то: "аморальный" секс, потребление наркотиков, как легальных (алкоголя, табака), так и нелегальных – однако эту "греховность" можно распространить и на непрохождение регулярных медицинских осмотров, "нездоровое" питание, неспортивный образ жизни.

Провозглашаемая цель хелсизма – "здоровье нации", подразумевающее большее счастье для всех. Между тем, между попытками "максимализировать здоровье" и "минимализировать страдания" лежит огромная пропасть. Как отмечал Карл Поппер в "Открытом обществе и его врагах", все попытки максимализировать счастье людей неизбежно приводят к тоталитаризму.

Первыми "манифесты" хелсизма появились в 1974 году. Ими были "Новые перспективы здоровья канадцев" (A New Perspective on the Health of Canadians), известный также как "доклад Лалонда", и "Перспективный план по здоровью" (Forward Plan for Health) департамента здравоохранения США. Суть этих докладов, впоследствии скопированных другими странами, сводится к тому, что причиной большинства смертей, а также роста расходов на здравоохранение, является якобы нездоровый образ жизни.

[Кстати сказать, сегодняшняя озабоченность западных правительств "здоровьем нации", хоть и выражаемая в экономических терминах, не подкрепляется какими-либо доказательствами экономической выгоды от лечения престарелых, экономически непроизводительных ресурсов, потребляющих, к тому же, значительную часть бюджета здравоохранения.]

В 1977 году президент Фонда Рокфеллера Дж.Ноулз заявил: "Я считаю, что идея о "праве" на здоровье должна быть заменена идеей о личной моральной ответственности за сохранение собственного здоровья – об общественном долге, если хотите". (J H Knowles, The responsibility of the individual', Daedalus, 1977. Winter, pp. 57-80.) ["Быть и оставаться здоровым – это не личное дело каждого, это его долг", писал в 1938 году один немецкий медицинский журнал.] Быть здоровым становится политически корректным, становится долгом ответственного гражданина.

Хелсизм – мощная идеология, поскольку в светских обществах она заполняет собой религиозный вакуум. В качестве эрзац-религии она находит широкий отклик, прежде всего, у среднего класса, утратившего связи с традиционной культурой и чувствующего себя все более неуверенным в быстро меняющемся мире. Хелсизм, как суррогат "спасения", моментально находит своих адептов.

В 1975 году Иван Иллич в своей книге "Medical Nemesis" (I Illich, Medical Nemesis. The expropriation of health, London: Calder and Boyars, 1975.) утверждал, что современная медицина больна. Его нападки на медицинский истеблишмент были лишь частью более широкой демонстрации тех пагубных эффектов, которые могут порождать профессиональные элиты, будь то врачи, юристы, священники, бюрократы, преподаватели или консультанты. Они не только не могут остановиться в своем "советовании", но и постепенно смещаются в сторону монополизации власти предписывать и кодифицировать. Они не только определяют, что такое плохо, но и начинают диктовать, что такое хорошо.

Потрясающую интенсивность антитабачной кампании во всех ее проявлениях едва ли можно отнести на счет неких эпидемиологических исследований, показавших, что курильщики более подвержены смертности от рака легких, чем от других заболеваний.

Нынешняя антитабачная истерия является лишь несколько более красочным примером увеличения государственного контроля над частной жизнью граждан, примером патерналистской политики техно-бюрократии, жаждущей навязать населению свое видение "рационального" поведения, примером рецидива пуританизма, на сей раз, однако, лишенного какого-либо духовного наполнения.

Вопросы, попавшие в поле зрения недавних антитабачных кампаний, генерируемых в США, не ограничиваются научными проблемами или интерпретацией статистических данных, но затрагивают политические, идеологические, этические, экономические и правовые сферы. Они затронули вопросы взаимоотношений государства и индивидуума, права на частную жизнь и возведения норм морали в ранг закона. Где проходит граница между информацией и пропагандой, между образованием и принуждением? Основывается ли предполагаемый вред от "пассивного курения" на научных данных либо является политически правильной правдой?

По подсчетам British Medical Journal, в 1988 году только в австралийских газетах было напечатано 1 600 статей о курении, 83 % которых были в чистом виде нагнетанием страхов. (S Chapman, 'Unravelling gossamer with boxing gloves: problems in explaining decline in smoking', British Medical Journal, 1993, 307, pp. 429-432.)

Непрекращающийся заградительный огонь антитабачной пропаганды якобы преследует целью улучшение здоровья. Между тем, кампания эта постепенно выродилась в фанатизм вокруг одного-единственного вопроса. Поскольку большинство курящих сегодня принадлежит к категории населения с низкими доходами, антитабачный крестовый поход нового правящего класса, контролирующего СМИ и образовательные учреждения, практически не встретил сопротивления в средних классах, даже тогда, когда его риторика от принудительного альтруизма перешла к банальным злоупотреблениям и оскорблениям.

Средний класс обладает монополией на моральное возмущение. Когда курение было нормой для среднего класса, вредоносное воздействие никотина можно было спокойно обсуждать, однако невозможно было себе представить, чтобы курящих начали описывать как психически больных, неразумных, безответственных девиантов. Сдвиг с медицинских аспектов к моральным проповедям стал возможен лишь тогда, когда доля курящих среди среднего класса пошла на убыль ("элиты", в основном, смотрели на всё это полуравнодушно-полузабавляясь), и впоследствии был подкреплен подъемом неопуританизма.

В публикации ВОЗ под названием World Health с нетерпением ожидается время, когда "незадачливый и отверженный курильщик будет вынужден прикуривать свою сигаретку в маленьком экранированном помещении… делить там испорченный воздух с такими же как он пристыженными фриками, страдающими общей болезнью". ('Smoking or health - the choice is yours' WHO Chronicle, 1980, 34, no 3, 121.) Такого рода изоляция сегодня во многих местах стала реальностью. В 1988 году New Scientist написал: "пришла пора превратить курильщиков в изгоев". ('Coffin nails', New Scientist, 1986, 16 January, p. 14.)

Периодически в медицинских журналах вспыхивают споры о том, должны ли курильщики получать такое же медицинское обслуживание, что и некурящие - особенно если они так и не смогли преодолеть свою отвратительную привычку. Пока что врачи не выступают за отказ от лечения, например, пьяных водителей или террористов - тогда почему они с таким рвением начинают защищать дискриминационные меры против курильщиков? Глава Royal College of Physicians предложил переложить часть расходов на лечение курильщиков и пьяниц на них самих – хотя фактически они уже более чем оплатили эти расходы через акцизы на табак и алкоголь. (J McCormick and P Skrabanek, 'Penalising smokers and drinkers' Lancet, 1988, i, p. 649.) Вторит ему и д-р Карстен Вилмар из German General Medical Council, предлагающий, чтобы "люди с излишним весом, курящие, а также занимающиеся рискованными видами спорта (скалолазанием и т.п.) дополнительно оплачивали высокие расходы на свое лечение, вызванные их экстравагантным поведением". (192. A Tuffs, 'Cost-cutting ideas wanted', Lancet, 1992, 339, p. 1104.)

В августе 1993 года некий курильщик умер в Манчестере после того, как кардиолог, к которому он обратился за помощью, отказался обследовать его и написал: "Я уже говорил, что мы обычно не допускаем к этим тестам людей, курящих сигареты". (D Ward,' 'Smoker dies after operation was denied until he gave up' Guardian, 17 August 1993.) Д-р Кейт Болл, антитабачный активист, так прокомментировал в "Гардиан" этот случай: "Надеюсь, что благодаря широкой огласке, которую получил несчастный случай, произошедший с мистером Элфриком, курильщики наконец-то осознают все выгоды от прекращения курения." (K Ball, 'Smoking out priorities', Guardian, 19 August, 1993.) Иными словами, давайте преподнесем им урок.

В октябре 1993 года консультант по гинекологии в Billinge Hospital отменил гинекологическую операцию 22-летней женщине, после того как узнал, что она выкуривает 15 сигарет в день. Это, вероятно, был первый случай в Великобритании, когда отказ в медицинской помощи последовал без непосредственной связи заболевания с курением ('Refusal to treat smoker 'unethical", Independent, 9 October, 1993.), хотя месяцем ранее в Thanet General Hospital четырехлетнему мальчику уже отказали в стоматологической операции, после того как анестезиолог узнал, что мать мальчика курила. Как пишет Sunday Express, доктор прочел ей лекцию и заявил, что отказывается лечить ребенка до тех пор, пока она не бросит курить. (Sunday Express, 5 September, 1993, quoted in the press release by the Equal Treatment in the NHS Rally, held in the House of Lords, 11 October 1993.)

Сегодня некоторые компании увольняют курящих либо отказывают им в приеме на работу. Австралийские дипломаты в Лондоне были замечены курящими перед зданием посольства, вследствие полного запрета на курение в здании. (M Whitfield, 'Workplace bans force smokers on to street', Independent, 11 August, 1992.) Запреты на курение стали обычным явлением в тюрьмах и больницах. В январе 1993 года 16-летний подросток повесился в исправительном центре в Дирболте, после того как был помещен в камеру для некурящих по рекомендации тюремного врача. ('Smoker hanged himself, Times, 23 January 1993.) В посмертной записке он написал, что ему нужны были сигареты, чтобы справиться с депрессией. [И в самом деле, зачем прописывать все эти заклинания о недопустимости пыток и жестокого обращения в законе "О полиции", когда можно просто запретить курить в камерах – и раскрываемость взлетит, и благосостояние сотрудников ИТУ повысится.] В декабре 1993 года в Норфолке 13-летняя девочка повесилась, боясь быть исключенной из колледжа за курение. (Times, 16 December, 1993.) Геронтолог М.Блисс писал в The Lancet, что жестоко было вводить полный запрет на курение в больнице в отношении его пациентов, средний возраст которых был 82 года. (M R Bliss, 'Elderly smokers', Lancet, 1988, ii, p 908.)

Американская организация "Родители против пассивного курения" (Parents Against Secondhand Smoke (PASS)) рекомендует использовать факт курения одним из супругов в качестве основания для отказа в посещении ребенка либо лишения прав опекунства [custody - родительских прав?]. ('Fanatics, health fascists, secret police', Free Choice, 7 November, 1992.) И сегодня американские суды придерживаются той точки зрения, что курящих родителей следует ограничивать в правах на ребенка [дословно "smoking parents are unfit to have custody of their children" - ибо в падлу копаться в ихнем семейном праве] (R Rhein, 'American smoker loses custody of child', British Medical Journal, 1993, 307, 1026.) Некоторые юристы сегодня призывают детей подавать иски против своих родителей за вред, причиненный пассивным курением. (A Ferriman, 'Children seek to sue parents over passive smoking', Independent, 31 January, 1993.) [Ср. кровавый сталинский режим с его павликами морозовыми, на предмет "кто кого кровавей"], а согласно инструкциям British Agencies for Adoption and Fostering, приемные родители не должны быть курильщиками. (C Hall, 'Babies 'should not be placed with smokers" Independent, 25 March, 1993.)

Корреспондент American Journal of Public Health вопрошает, не следует ли расценивать детей, проживающих с курящими родителями, в качестве жертв своего рода жестокого обращения с детьми, в полном соответствии с формулировкой из Child Abuse and Prevention Act, а супруга(у), чей партнер курит, соответственно – жертвой семейного насилия. (P A Fontelo, 'Can smoking be child abuse?' American Journal of Public Health, 1993, 83, pp. 429-430.)

В связи с процессом в США, на котором беременной женщине было предъявлено обвинение в "преступной небрежности по отношению к плоду" (foetal neglect) (G J Annas, 'Foetal neglect. Pregnant women as ambulatory chalices', in G J Annas, Judging medicine, Clifton NJ: Humana Press, 1988, pp 91-96.) возникает вопрос: Не следует ли законодательно постановить, что беременная женщина должна жить во имя будущего ребенка? Что она совершит преступление, если будет неправильно питаться, курить и употреблять алкоголь, лекарства и наркотики, а также вступать в половую связь с мужем?

Если вспомнить антитабачную ажитацию 19-го века: тогда она приобрела черты крестового похода, в котором врачи и моралисты выступили единым фронтом. Растущее капиталистическое производство требовало трудовых ресурсов, чья производительность не была бы подпорчена курением табака или алкоголем. Это, кстати, было время, когда малолетние дети эксплуатировались на угольных шахтах, зачастую проводя по 12-14 часов в сутки под землей, что, странным образом, не вызывало особых возражений со стороны медицинских и клерикальных кругов, грудью вставших на борьбу с табаком.

Клэренс Дэрроу (Clarence Darrow) за 10 лет до введения в США сухого закона сравнивал одержимость "трезвенников" в вопросах борьбы с зеленым змием с их безразличием к ужасающим условиям жизни рабочего класса. Полмиллиона рабочих ежегодно калечились или погибали на производстве, однако головы антиалкогольных крестоносцев при этом были заняты исключительно спиртными напитками. Дэрроу предупреждал, что, избавься они от рома, как тотчас же начнутся разговоры в духе "а теперь давайте избавимся от табака, и тогда мы сможем вам помочь". (K A Kerr, The politics of moral behaviour. Prohibition and drug abuse, Reading, MA: Addison-Wesley, 1973.)

[О врачах древних, новых и новейших]

В древности отношение к врачам значительно отличалось от современного. В Ветхом Завете, например, они упоминаются всего лишь дважды: один раз как специалисты по бальзамированию (Книга Бытия 50.2) и один раз как "бесполезные" "кователи лжи" (Книга Иова 13.4). В Новом Завете о врачах также говорится лишь походя: когда некая женщина, страдавшая кровотечением 12 лет, "много потерпела от многих врачей, истощила всё, что было у ней, и не получила никакой пользы, но пришла еще в худшее состояние" (Евангелие от Марка, 5, 26).

В Средневековье здоровье считалось опасным (perniciosa sanitas), поскольку отвлекало внимание человека от Страшного суда, в то время как болезнь была здравым напоминанием о необходимости совершенствовать свое поведение (salubris infirmitas).

Анри де Мондвилль в своей "Хирургии", написанной в 14-м столетии, замечает, что "с глубокой древности люди считали врачей ворами, убийцами и наихудшими из обманщиков". (H de Mondeville, quoted by M-C Pouchelle in Corps et chirurgie a Vapogee du Moyen-Age, Paris: Flammarion, 1983.) Монтень также скептически оценивал возможности докторов. Он опасался их, поскольку, по его опыту, людям, как правило, становилось хуже после прихода врача. Он также отмечал, что врачи были вовсе не счастливее своих пациентов и не могли похвастать бОльшим долголетием.

Чтение старых книг вообще может служить своего рода противоядием от раздутого (самими же докторами) образа врача, возводящего свою славную медицинскую историю к Гиппократу. Низкое мнение о врачах было обычным явлением среди образованных слоев общества. Так, например, Джозеф Эдисон в 1710 году писал: "когда нация изобилует докторами, она начинает испытывать нехватку людей". (J Addison, Spectator, 24 March, 1711.)

Первый государственный департамент здравоохранения появился во времена Великой французской революции, в 1789 году. Главой его [насмешка и предупреждение Клио?] был доктор Гильотен, известный как изобретатель лучшего средства от головной боли. (J-P Goubert, 'Sante publique et libertes individuelles: un historique', in E Malet (ed), Sante publique et libertes individuelles, Paris: Passages, 1993, pp 98-101.)

По-видимому, приглашение Бернарда Шоу в 1908 году на заседание Medico-Legal Society, посвященное вопросам "социальной критики врачебной профессии", следует отнести к проявлениям мазохизма. (George Bernard Shaw, 'The socialist criticism of the medical profession', Transactions of the Medico-Legal Society, 1909, 6, pp. 202-228.) Дж.Б.Шоу сравнил докторов с торговцами и лавочниками, имеющими финансовую заинтересованность в том, чтобы люди болели. Едва попадая в "систему торговли здоровьем", они превращаются в "наистрашнейших жуликов". В своей речи он также обвинил врачебную аудиторию в измышлении несуществующих болезней [ср. "птичий грипп", "свиной триппер" и прочий disease mongering], мухляже со статистикой [ср. цифры "умерших от курения" по данным ВОЗ и прочих высокоавторитетных (для доверчивых олухов) организаций], а также в высокомерных и беспрецедентных претензиях на власть над обычными людьми.

[Кстати, насчет пресловутых "смертей от курения". По подсчетам американского кардиолога Г.Соломона, в США в 1980-е годы во время оздоровительных физических упражнений умирало ежегодно около 40 000 американцев. (H Solomon, The exercise myth, London: Angus and Robertson, 1985.) Означает ли это, что они умерли от оздоровления?]

В 1976 году Томас МакКин, профессор социальной медицины в Бирмингеме, опубликовал анализ вклада медицины в улучшение здоровья британцев за прошедшие 200 лет (T. McKeown, The role of medicine: dream, mirage or nemesis? London: Nuffield Provincial Hospitals Trust, 1976.) В нем МакКин утверждает, что снижение смертности от основных инфекционных заболеваний, таких как туберкулез, скарлатина, коклюш и прочие, было вызвано вовсе не медицинским вмешательством, поскольку снижение произошло задолго до того, как были выяснены причины и найдены средства лечения. Отсюда он делает вывод, что основной вклад здесь внесла не медицина, а социальные и экологические факторы: питание, гигиена, обеспеченность жильем, сокращение размера семьи, чистая вода и др. О том же говорит и, например, Алек Патон в своей работе "Медикализация здоровья" (A Paton, "Medicalization' of health', British Medical Journal, 1974, 4, pp. 573-574.).

Сравнивая медицину современную и традиционную, нельзя не отметить пропасть между врачом и торговцем, между призванием врача, взращенным в гуманистической традиции, и медико-индустриальным комплексом, управляемым финансовыми и политическими интересами. Эта мутация произошла где-то на переломе 1960-1970-х годов [по странному стечению обстоятельств, именно в этот период в Великобритании и США началась пресловутая антитабачная кампания, выродившаяся сегодня в массовую истерию]. Происходила она неторопливо, поэтому лишь немногие из внимательных наблюдателей, таких как И.Иллич, смогли заметить подмену.

До 19-го века слово "to consume" (в т.ч. совр. "потреблять") использовалось в основном в негативном значении "разрушать" и "(напрасно) тратить". Так, туберкулез считался consumption'ом, т.е. разрушительной болезнью. Однако вскоре экономисты выдвинули странную теорию, впоследствии ставшую едва ли не общепринятой, согласно которой основной стабильной экономики является непрерывный рост потребления (consumption'а, т.е. напрасной траты) товаров и благ. В капиталистических обществах этот принцип был перенесен и на здоровье: оно стало предметом потребления и товаром для продажи.

Традиционно врача звали в случае необходимости. Сегодня положение меняется. Все чаще уже доктор зовет к себе "пациента", направляя ему приглашение. Здоровые люди вызываются к врачу на обследование, когда компьютер укажет, что "подошло время". Непосещение врача теперь считается "уклонением", подразумевая некий элемент безрассудства и безответственности.

Чтобы стимулировать интерес к новым товарам, необходимо их рекламировать и убеждать потенциальных покупателей в жизненной необходимости для них этих товаров, даже если они прежде и не осознавали этого. В случае со здоровьем задача упрощается. Здоровье нужно всем. Жаргон продавца при этом заимствуется прямо из учебников по продажам страховых услуг: "Данный тест (обследование) ежегодно спасает миллион человеческих жизней".

А поскольку здоровье как товар бесценно, запросить за него можно любую цену. Производители любят повторять выдумку о том, что-де спрос рождает предложение, однако комбинация из монополии и ловкой рекламы защищает от изменчивости потребительских предпочтений и гарантирует стабильный доход. Распространение "здравоохранения" на здоровых людей является делом относительно несложным. Нужно лишь убедить здорового, что чувствовать себя здоровым и быть здоровым – это не одно и то же (иначе они так и помрут, не узнав, насколько сильно были больны). Бывшие ранее здоровыми, напуганные покупатели здоровья выстроятся в очередь снаружи, требуя пустить их внутрь (поскольку здоровье, как их научили верить, является их неотчуждаемым правом), и тогда уж производители здоровья смогут не без оснований заявить, что они-де всего лишь удовлетворяют спрос, хоть дефицит востребованного товара (здоровья, в данном случае) и ведет, к сожалению, к некоторому увеличению цены на него.

Резкий переход от "старомодного" врачевания, сводившегося в основном к лечению больного, к новому порядку "предварительного" (anticipatory) здравоохранения [nota bene разницу между "лечить" и "охранять здоровье", а также между doctor – "наставник", "учитель" и "врач" – "разговаривающий"] произошел в течение последних двух десятилетий [написано в 1994 году]. Может показаться, что оба этих подхода вовсе не противоречат друг другу, ведь лечение и профилактика всегда были составными частями медицинской практики. Между тем, предварительная (anticipatory) медицина – это не то же самое, что традиционная профилактика, сводившаяся, главным образом, к вакцинации от определенных заболеваний и препятствованию распространения инфекций путем очистки воды, инспекций скотобоен, контроля качества пищи и т.п.

Что представляет собой "предварительное здравоохранение" на практике, можно увидеть, в частности, на примере руководящих инструкций по профилактическому обследованию здоровых женщин в возрасте от 20 до 70 лет, отнесенных к низкой категории риска. Согласно American College of Physicians, женщина данной категории должна ежегодно совершать 278 посещений врачей, обследований, тестов и консультаций. Заметьте, что эти рекомендации распространяются на здоровых женщин и не затрагивают "предварительного здравоохранения" их до 20 и после 70 лет.

Проницательный диагност хелсистских маразмов Льюис Томас в 1975 году охарактеризовал новую американскую озабоченность здоровьем и здоровой пищей как нездоровую манию, превращающую целую нацию в здоровых ипохондриков, верующих, что без постоянного медицинского наблюдения человеческое тело развалится на части и превратится в прах. (L Thomas, 'Notes of a biology-watcher. The health-care system', New England Journal of Medicine, 1975, 293, pp. 1245-1246.)

В том же 1975-м году д-р Леон Уайт призвал врачей донести до общественности тот факт, что "образ жизни стал основной угрозой здоровью в этой стране", что, в принципе, недалеко от утверждения, что жизнь – очень опасная, причем смертельная, болезнь. (L White, 'How to improve the public's health', New England Journal of Medicine, 1975, 293, pp. 113-11 A.) Судя по всему, появление новой медицинской специальности – ортобиостилиста, прописывающего правильный образ жизни – является лишь вопросом времени.

Как отмечает А.Барски в своей книге "Озабоченный больной" (A J Barsky, Worried sick. Our troubled quest for wellness, Boston: Little, Brown and Co, 1988.), лишь около половины американцев довольны своим здоровьем, причем число таковых неуклонно снижается. Диета стала основной навязчивой идеей: американцев призывают "правильно" питаться, чтобы предотвратить старение, укрепить иммунную систему, увеличить сексуальный потенциал и повысить творческие способности. Почти все жители США (96 %) ответили, что хотели бы что-то изменить в своем теле. Особо восприимчивы к этой мании представители среднего и верхне-среднего классов. Одержимость здоровьем стала нормой в Белом доме. Для имиджа президента США крайне важно предстать перед публикой во время совершения оздоровительной пробежки, а для имиджа первой леди – показать, как она борется с курением, изгоняя пепельницы из Белого дома.

Кейт Ботсфорд в 1990-м году писал в "Индепендент": "Американцы постоянно находятся в режиме повышенной боеготовности к битве за бессмертие, право на которое, как они, очевидно, считают, даровано им конституцией. В числе их фобий: курение (активное, пассивное, конъюнктивно-плюсквамперфектное [в оригинале здесь – непереводимая игра слов с использованием древнегреческих идиоматических выражений]), болезни, наркотики, оружие и, естественно, канцерогены. (Independent, 21 October, 1990.)

Такое положение дел вызвано не каким-то там заговором мировой закулисы, а, по большей части, явилось результатом положительной обратной связи между массами, зараженными страхом смерти, и "разносчиками здоровья", рыскающими в поисках власти и денег. Неотягощенные умы, притупленные стерилизованной телекашкой и облегченной диетой из прилизанной культуры и квазилитературы, представляют собой благодатную почву для евангелистов нового образа жизни.

Кристофер Лэн проанализировал в своей "Культуре нарциссизма" парадокс западных обществ, в особенности США, что в век исчезающих ожиданий, когда утрачивается вера в будущее, ожидание остаться здоровым, при условии выполнения определенных ритуалов, только возрастает. Ключ к разгадке этого парадокса, утверждает К.Лэш, кроется в нарциссизме. (C. Lasch, The culture of narcissism. American life in an age of diminishing expectations, New York: Warner Books, 1979.) С утратой исторической преемственности и надежды на то, что в потомках сохранится то стремление к праведной жизни, которое было присуще их предкам, человеческая жизнь внезапно сокращается до крохотного надела частной жизни. Смерть начинает восприниматься как несправедливость, как нечестная конфискация единственного актива – жизни – поэтому с ней следует бороться, всячески ее избегая и обманывая.

Патологическое по своим психологическим истокам и причинам, суеверное в своей вере в медицинское спасение, движение за продление жизни характерным образом выражает страхи культуры, чувствующей, что у ней нет будущего. Век-рамолик и дряхлеющая культура сделали борьбу со смертью своим основным занятием.

Джон Стюарт Милль в своей "Полезности религии" (Utility of Religion) писал: "Нельзя назвать счастливыми тех, кто изо всех сил стремится к продлению земной жизни или же к жизни посмертной; они, как правило, относятся к тем, кто никогда не был счастлив." (J. S. Mill, Nature and utility of relgion, Indianapolis: Bobbs-Merrill Co, 1958.)

Нарцистический культ молодости, здоровья и красоты, проповедуемый распространителями здоровья, увеличивает чувство страха и вины у дряхлеющего населения, готового заплатить любую цену за волшебное зеркальце, которое скажет им, что они прекрасны и востребованы.

В 1926 году президент Американской медицинской ассоциации Уэнделл Филипс заявил, что "врачи должны наполнить слово "пациент" новым смыслом, так при новом порядке вещей в списках пациентов должны и будут числиться как больные, так и здоровые люди". Просто хорошо себя чувствовать будет недостаточно. "Очень многие наши соотечественники проживают жизнь лишь с более или менее хорошим здоровьем, не подозревая об изобилии и счастье от совершенного здоровья. Поэтому одной из целей врача будущего станет достижение и поддержание изобильного, избыточного здоровья, являющегося неотъемлемым правом любого человека. Более высокий уровень такого избыточно крепкого здоровья означает и более высокий уровень счастья, комфорта, полезности и экономической ценности индивидуума. Сверхчеловек немыслим без сверхздоровья." (W C Phillips, The physician and the patient of the future', JAMA, 1926, 86, pp. 1259-1265.)

Этот поучительный пассаж, написанный почти 90 лет назад, звучит на удивление современно. В нем представлены все ингредиенты сегодняшней риторики распространителей здоровья. Здоровье должно означать нечто большее, чем просто отсутствие болезней, оно должно быть здоровьем изобильным, суперздоровьем. Здоровье – это счастье и счастье – это здоровье. Все здоровые люди должны находиться под постоянным наблюдением. Следует отметить и упоминание об "экономической ценности индивидуума", и несуразицу о "неотъемлемом праве" каждого на суперздоровье. Является ли функцией медицины превращение людей в экономически полезных, счастливых роботов?

Идея У.Филлипса о сверхздоровье в 1946 году нашла воплощение в уставе Всемирной организации здравоохранения, где здоровье определяется как "не просто отсутствие болезней, немощей, физических и психических недостатков" (absence of disease or infirmity), но как "состояние полного физического, умственного и социального благополучия". То есть состояние, кратковременно испытываемое обычными людьми во время оргазма или под кайфом.

Иисус говорил: не здоровые имеют нужду во враче, но больные (Матфея 9:12). Агностик Монтень высказался на этот счет более жестко: Врачи не ограничатся лишь лечением больных, они испортят и само понятие здоровья, из страха, что люди в любой момент смогут выскользнуть из-под их власти.

Директор департамента образования по вопросам здоровья Американской медицинской ассоциации Уильям Карлайн (William Carlyon) в свое время выразил обеспокоенность распространением традиционной профилактической медицины (иммунизация, прививки и т.п.) на общественные, философские и духовные сферы под прикрытием расплывчатой и всеобъемлющей формулировки здоровья в уставе ВОЗ. Упомянутое там "благополучие" дает распространителям здоровья карт-бланш на вмешательство в любую из сфер частной или общественной жизни. Любые бытовые аспекты – привычки, отношение к чему-либо, сексуальная жизнь, убеждения – все они попадают в сферу интересов распространителей здоровья.

Как отмечал Ирвинг Зола в своей работе "Хелсизм и препятствование медикализации" (I K Zola, 'Healthism and disabling medicalisation', in I Illich, 1977, op cit, pp. 41-67.), хотя предлагаемые решения и преподносятся как якобы объективные, научные, технические, а весь процесс в целом закамуфлирован под альтруистический, подлинной целью является все же увеличение власти. Аскетичные ритуалы, рвение в вербовке неофитов, злорадство от введения новых запретов [кстати: случайно ли для подобных запретов было выбрано слово ban (smoking ban - "запрет на курение" и т.п.), означающее в т.ч. "церковное проклятие, анафему"?], штрафов, налогов, ограничений в удовольствиях, суровый взгляд новых пуритан, "чья самоуверенная нетерпимость граничит со "здравофашизмом"", показались У.Карлайну недобрым предзнаменованием.

С определенного момента баланс между автономией личности и медицинским патернализмом становится нарушенным, и общество начинает скатываться сначала к патерналистскому государству (nanny state), а затем и к технофашизму, с его "принудительным выживанием в тщательно распланированном и спроектированном аду".

В 1971 году американский социолог Ирвинг Зола (Irving Zola) назвал медицину главным институтом социального контроля. Поскольку последний чрезвычайно важен для государства, оно всячески стремится установить взаимовыгодные отношения с медицинскими работниками и использовать их опыт и влияние в экономических и политических целях. Власть, которой наделено врачебное сословие, поистине огромна: они выносят вердикты о трудоспособности, "брачной дееспособности" и праве иметь детей, о праве на аборт, о том, кому и когда дозволено умереть, о правомочиях вступать в контакт, усыновлять или растить собственных детей, о помещении в психиатрическую клинику [плюс вопросы освобождения от наказания по психиатрическим показаниям и много чего другого]. Их авторитетные суждения по вопросам правильного питания ["орторексия"], сексуальной жизни ["ортосексия"?], проведения досуга весьма востребованы.

Это и есть то, что И.Иллич назвал "медикализацией жизни". Поскольку весь этот надзор и контроль осуществляется не под риторикой властных отношений, а под видом "науки", принято предполагать, что медицинские суждения и решения являются политически нейтральными и объективно-научными. В этом и состоит особая опасность их использования государством, поскольку истинная их природа для многих неочевидна.

Если взять один из примеров Томаса Сайса (Thomas Szasz): аноргазмия (неспособность испытывать сексуальное удовольствие) считается "болезнью", которую "лечат" доктора, в то время как неспособность плакать в минуты печали болезнью, непонятно по какому критерию, не считается. Аналогичным образом, пристрастие к наркотикам считается "болезнью", в то время как пристрастие к деньгам или власти – нет. Одним из основных источников власти врачебного сословия является их монополия на утверждение "нормального" и заклеймение "ненормального". В прошлом эта нормализационная функция распространялась исключительно на физические расстройства, а также на некоторые тяжелые расстройства психики, требующие вмешательства психиатра. С недавних пор стремление определить норму накрыло своим крылом и поведение здоровых людей, в качестве составной части новой политики распространения здоровья и предупреждения заболеваний.

Одним из оправданий вмешательства государства в жизнь граждан может служить то, что государство действует в их же интересах, хотя они порой могут и не осознавать этого в силу своей неразумности, глупости и безответственности. Поэтому образование в сфере здравоохранения может использовать и намеренную дезинформацию: нормативные акты могут подразумевать или даже утверждать бесспорность научных данных в пользу той или иной политики в области здравоохранения, в то время как они далеко не бесспорны.

[Говоря об одной из рекомендаций Всемирной организации здравоохранения, П.Скрабанек пишет:] Поскольку рекомендация ВОЗ не основывалась на научных данных, необходимо было, чтобы она повторялась достаточно часто – достаточно для того, чтобы стать правдой. В докладе содержался призыв ко всем сколько-нибудь значимым организациям задействовать все возможные средства и методы для распространения послания:

"Министерствам здравоохранения в странах, где правительство имеет контроль над радио и телевидением, следует принять меры к тому, чтобы и другие средства массовой информации… также оказались задействованы, с тем чтобы довести до населения релевантную для него и полезную для правительства информацию… Также правительствам рекомендуется нанять специалистов в области поведенческого манипулирования, способных наиболее эффективным образом усилить воздействие информации." (WHO Study Group, Diet, Nutrition and the Prevention of Chronic Diseases, Geneva: WHO, 1991. P. 154.)

В рассматриваемой системе монополии на "полезную для правительства" информацию, критическим голосам практически невозможно стать услышанными и начать открытую дискуссию по научным данным, идущим вразрез с официальной линией.

Карл Поппер сетовал в своих "Предположениях и опровержениях": "Карманные диктаторы по-прежнему вездесущи: любой нормально разумный человек, обратившийся за медицинской помощью, должен быть готов к тому, что с ним будут обращаться как с назойливым недоумком, едва он позволит себе проявить обоснованный – и уж, не дай Бог, критический - интерес по поводу своего состояния здоровья." (K R Popper, Conjectures and refutations. The growth of scientific knowledge, 5th edtn, London: Routledge and Kegan Paul, 1974, p. 370) [nota bene Грегори Хауса, MD]

Словосочетание "образ жизни" в его современном значении предполагает следование некоему особому режиму, включающему в себя: одержимость диетами, предписанные формы физических упражнений, избегание "нездорового поведения", уменьшение или устранение "факторов риска" и регулярное посещение медицинских обследований и тестов.

Повальное "сканирование" на предмет наличия "факторов риска" разделяет население на нормальных, ответственных, с одной стороны, и безответственных дезадаптантов, высасывающих государственные ресурсы и угрожающих "жизнеспособности нации" – с другой. Строго говоря, факторы риска не имеют ничего общего с причинами болезней, и введение их в разговорный обиход является лишь образцом мухляжа со статистикой, призванным "объяснить" причины, которые, на самом деле, никому не известны [как тут заметил один умный англоговорящий автор: "статистика занимается корреляциями, а медицина – причинами"].

Например, гомосексуализм является фактором риска заболеваемости СПИДом. Однако, очевидно, что не гомосексуализм является причиной болезни, и даже если искоренить всех гомосексуалистов, болезнь не исчезнет [я бы здесь еще добавил от себя, что ни у одного следствия не бывает одной-единственной причины, равно как и наоборот]. Так, водительские права являются фактором риска совершения ДТП. Умение плавать – фактор риска утопления. Рождение японцем – фактор риска смерти от харакири. В целом, изучение факторов риска и их обнаружение в индивидуумах не приближает нас к пониманию причинных механизмов. Гораздо чаще факторы риска скорее затемняют, нежели освещают путь к верному пониманию причин.

В 1990 году "The Economist" писал по поводу засасывающей США тирании конформизма: "политически-правильное отношение к таким вещам, как курение и компенсационная дискриминация… вносят свой вклад в конформистскую культуру". (Editorial, 'America's decadent puritans', Economist, 28 July, 1990.) Конформизм является признаком ползущего тоталитаризма. Конформисты, будь то из жадности, трусости, глупости либо из искреннего энтузиазма, …практически всегда заканчивают непримиримым чувством враждебности по отношению к тем, кто "выделяется из коллектива" и скептически смотрит на новую власть. (H Schoeck, Envy - a theory of social behaviour, Indianapolis: Liberty Press, 1987.)

"Редко бывает так, чтобы свобода, любого рода, утрачивалась в одночасье", писал Дэвид Юм. Когда власть государства наступает на личные свободы во имя "здоровья", многими это не осознается как угроза, поскольку слова "здоровье" и "порабощение" отстоят далеко друг от друга в простонародном лексиконе. Именно это и делает стратегию "Власть через здоровье" такой эффективной.

В ятрократическом (используя термин Сайса) государстве власть находится в руках жрецов тела и жрецов разума. В хелсизме, ставшем государственной идеологией, уже четко просматриваются черты подобного строя. Вводится он, как обычно, постепенно. Книга эта задумывалась как предостережение. Надеюсь, еще не бесполезное.

Ссылка на материал