Мужское отделение Никольск- Уссурийской психолечебницы, 1926 г. На прогулке.

С 1 – го февраля 1926 года я приступил к работе ординатором в Никольск – Уссурийской психо- лечебнице. В то время было лишь два отделения, мужское - которым ведал старший врач Иван Дементьевич Щербак, заменивший уехавшего из- за болезни прекрасного врача и психиатра Рутковского и женское – которое обслуживать вменялось мне. В каждом отделении было по 40 коек, но фактически больных было значительно больше и общее число часто доходило до 100.
Из- за недостачи коек, часть больных спала по двое, нередко клали матрацы на пол в столовой и возникала обширная коллективная постель для бескоечных больных, а также и для беспокойных и требующих постоянного надзора. Во всю мощность функционировал изолятор – небольшая палата с деревянным щитом на окне и мягкими панелями из тюфяков с морской травой, соломой или сеном. Изолятор применялся не только для остро возбужденных больных, но и как мера наказания за « плохое поведение», часто по усмотрению младшего персонала. Это нередко озлобляло больных и приводило к излишней травматизации и больных и персонала.
Каких- либо определенных методов лечения, как теперь, тогда не существовало. Все дело сводилось к изоляции больного от внешнего мира и борьбе с периодами психомоторного возбуждения. Тогда широко применялся скополамин 1,0 раствора 1: 1000. Наравне с таким « химическим связыванием» больного часто применялось и обычное связывание и привязывание к койке. Для этой цели, особенно тем больным, которые проявляли агрессивность, применялись так называемые смирительные рубашки.
Справедливо заметить, что надзирательский состав был не так уж и плох. Среди них большая половина имела многолетний стаж работы и будучи подготовлена к специфике своей работы еще бывшим до И.Д. Щербака старшим врачом Рутковским, имела элементарные знания по уходу за душевнобольными. Но эти знания утрачивались в силу давности времени и не возобновлялись в последствии.
Хуже обстояло дело с младшим персоналом. С ними почти никакой работы не проводилось и выполняли они свои обязанности по- разному, что зависило в первую очередь от их добросовестности, а также и требовательности надзирательского состава.
Большое значение имело отношение врача и реакция администрации на всякого рода упущения и недоработки санитаров. Были среди санитарок пожилые женщины с добрым сердцем. В памяти сохранились не все фамилии их, но хочется назвать таких как Пралинская, Соболева, Шедько, кастелянша Зборовская и другие.
В мужском отделении я меньше знал персонал, положительно можно высказаться за Плесцова, он даже одно время был в местном комитете и ряд других товарищей.
Среди санитаров были однако и такие, которые применяли к больным совершенно недопустимые меры насилия – это послужило причиной глубокого обследования психолечебницы специальной комиссией горсовета с участием завгорздравом д – ром Дукшинским и председателем губздрава из Владивостока зав. эпид.отделом д – ром Усовым.
В результате обследования комиссия признала несостоятельность старшего врача И. Д. Щербака и примерно в феврале – марте 1927 года он был отстранен от работы в психолечебнице, а на вакантную должность был приглашен из Иркутска европейски образованный с большим клиническим стажем врач Борис Адольфович Крогиуз.
Однако, прежде чем перейти к новому этапу работы в больнице с новым старшим врачом Крогиусом, необходимо остановиться хоть кратко на личности д – ра Щербака И.Д., с которым мне пришлось проработать почти год. И. Д. Щербак задолго до революции закончил медицинский факультет Юрьевского ( бывшего Дерптского ) университета и долго работал в Виленской окружной психо- лечебнице. В связи с немецкой оккупацией б.Прибалтийского края, в первую империалистическую войну эвакуировался со своим многочисленным семейством на Дальний Восток, где стал работать в Уссурийской психолечебнице. При всем моем уважении к авторитету старого опытного психиатра, который учился у самого Э. Крепелина и бывшему в различных крупных передовых психо-лечебницах у нас и за рубежом, я абсолютно ничего положительного почерпнуть у И.Д. Щербака не смог. Возможно, что причиной этого был своеобразный его характер, который отличался замкнутостью, подозрительностью, недоверчивостью и временами явной враждебностью. Также было и с моим предшественником д – ром Андреевым у него сложились ненормальные взаимоотношения, которые привели к тому, что д – р В.Андреев вынужден был уволиться после нескольких месяцев работы. Несмотря на мое желание, иметь хорошие деловые взаимоотношения со старшим врачом, услышать его совет, указание, разбор того или иного сложного заболевания и рекомендацию метода лечения, мне этого ни разу не пришлось. Нечего и говорить, что И. Д. Щербак не проводил совместных обходов больных, обсуждений причины смерти, конференций или курсов повышения квалификации надзирательского и санитарского составов. Он также не посещал и заседаний научного общества городских врачей. Об этом в свое время говорили городские врачи, а председатель в то время д – р Орлов просил меня выяснить причину непосещения заседаний общества, но мне это не удалось. Мои просьбы о совместных консультациях по вызовам главврача горбольницы т. Евтихиева, главврача жел. дор.больницы т. Фролова, главврача поликлиники т. Ходкевича и нач.военного госпиталя т. Флеровского, кроме того часто обращались врачи заведующие различными отделениями – Полетаев, Демин, Помаз, Иматович, Воскресенский и др., остались тщетными и мне приходилось самому разрешать сложные вопросы не только лечебно- диагностического характера, но и судебно – психиатрического, давая заключения о вменяемости и ответственности за совершенные поступки и криминальные действия.
И.Д. Щербак на видном месте у себя в кабинете держал книгу « Курс позитивной философии» Огюста Конта, который как известно жил во Франции ( 1798 – 1857 г.г.) и явился основателем позитивизма. Как мне удалось понять, мой шеф был твердым сторонником взглядов О.Конта о непознаваемости сущности явлений, что надо подняться выше материализма и идеализма и отрицая любую философию, рекомендовал заниматься только наукой. Однако, наука его в части психиатрии была пронизана тем фатализмом, который проистекал из концепций Мореля, Маньяна, Крепелина и др. – о неизбежности слабоумия почти при всех психических заболеваниях, обусловленных в большинстве случаев тяжелой наследственностью, вырождением и дегенерацией потомства. Все это приводило к модному в то время « терапевтическому нигилизму», сторонником которого являлся И.Д. Щербак. Естественно, что все мои начинания в части лечения, проведения трудотерапии, поднятия знаний персонала, связанных с уходом за больными, встречались отрицательно с его стороны. « Ведь преждевременное слабоумие» говорил он. « Даже Э. Крепелин не в состоянии излечить, так нам и подавно с этим не справиться».
Совершенно иная работа стала в психолечебнице с приходом нового врача Б.А. Крогиуса. Диагнозы « деменция прекокс» и «вторичное слабоумие» потеряли свое превалирующее значение, появилась « шизофрения» и ее различные формы, интересные и сложные формы заболевания совместно разбирались, так же нередко совместно производились обходы мужского и женского отделений, появились консультации специалистов , обсуждались методы лечения и заключения по судебно- психиатрической экспертизе. Заметно улучшилось хозяйственное положение больницы, которая пополнила недостающее количество кроватей, доведя их до 110, заметно увеличилась выписка поправившихся больных, количество белья было доведено до 4 – х смен, улучшилось водоснабжение, что позволило проводить лечение длительными ваннами. Не было оставлено без внимания и питание больных, которое возросло как по качеству, так и по количеству. Стала значительно шире применяться трудовая терапия, как внутри отделений, так и в подсобных службах больнице, на кухне, в прачечной, в швейно- пошивочной мастерской, на дворовых работах и т.д. Конечно, при старом завхозе т. Сафронове, инертном работнике , таких перемен трудно было бы добиться, но он сам уволился вскоре после ухода с работы И.Д.Щербака. Новый завхоз т. Артюшенко понял необходимость изменить стиль работы, к тому же стал вопрос об увеличении штатного количества коек до 150. Для этой цели надо было восстановить третий лечебный корпус, находившийся на противоположной от Сухановской улицы стороне. Были организованы курсы медсестер для надзирательского состава и занятия с санитарами. Заметно улучшилась отчетность больницы, которая выполнялась добросовестно делопроизводителем канцелярии больницы Сергеем Тарасовичем Алдошиным и секретарем – машинисткой Александрой Ефремовной Кранг. Периодически вторым ординатором больницы работал по совместительству старший врач пограничных войск ОГПУ Михаил Ефимович Гонтарев, который по окончании военной службы стал работать психиатром в г. Ленинграде.
Уже почувствовался общий перелом в больничной жизни. Значительно более активно стали работать профсоюз и общественные организации. Регулярно стали проводиться общие собрания работников больницы и производственные совещания. Значительно возросла дисциплина работников, изжита была старая система фатальности и нигилизма. Перед больницей стояла задача внедрить научные принципы советской психиатрии в повседневную практику психиатрической лечебницы в г. Никольск – Уссурийском. Это требовало от врачебного состава новых знаний и глубокого ознакомления с постановкой работы в психолечебницах и научных центрах нашей страны.
Дальний Восток остро нуждался тогда во врачах специалистах, возникла потребность в организации медицинских вузов и действительно вскоре был открыт медицинский институт в г. Хабаровске, а затем и медицинский факультет при Дальневосточном государственном университете.
Борьба за здоровье трудящихся, в том числе и за психическое здоровье человека, вступила в новый этап, который еще быстрее должен был нас приблизить к светлому будущему человечества – построению счастливого коммунистического общества.

Материал подготовил С.А. Алексеев 17.05.2011 г.